Если бы не телефонный звонок от Гууса Хиддинка... Неожиданный, словно подарок судьбы. Хиддинк звал Корнеева к себе в помощники и в сборную России. От такого не отказываются. Корнеев и не отказался. Вернулся в Москву, где, как сам откровенно признался, несколько лет назад, явно поторопившись, продал квартиру. Продешевил. Цены подскочили многократно, пришлось по возвращении квартиру снимать. Машину выделил РФС. Небольшой серебристый джип. Игорь ждал меня в нем на обочине дороги. «Если не против, подъедем в сервис. Надо тонировку сделать: сыну солнце в глаза бьет, когда сзади сидит. Да и вообще как-то неуютно без затемнения. Все просматривается насквозь…» Игорь говорил с небольшим акцентом, делая иногда ударения в словах на английский манер, или выдавал фразы типа «надо дать комплимент»…

Пока добирались, я пытался уточнить у собеседника, каким он нашел родную Москву после стольких лет отсутствия. Игорь опять выдал: «Самая моя большая удивленность была — это цены»… Но понемногу все встало на свои места.

— В Москву тянуло, если откровенно?
— Желание вернуться у меня всегда было. В качестве игрока, конечно. Но в прежние времена то ли не было достаточной информации, то ли в принципе клубы не испытывали интереса ко мне. Все-таки по российским меркам я входил уже в разряд ветеранов.

— В 1990-е вы в этой категории еще не были.
— Я говорю примерно о 2003-м.

— Это когда вы закончили свои выступления в Голландии, в «Бреде»? Тогда вам действительно было уже почти 36. Да и в «Бреду» из «Фейеноорда», которому вы отдали пять лет, переходили практически в 35. Карьера под закат. Не согласны?
— Ну как под закат… Да, я хотел закончить большую карьеру в «Фейеноорде», но не получилось из-за травмы. Мне понадобилось достаточно много времени, чтобы прийти в себя. В «Бреде» я мог еще поиграть. Это, кстати, не было связано с деньгами. Там выходили какие-то копейки. Речь шла только о футболе, о продолжении карьеры.

— А разве у вас не было своего агента, который бы мог найти клуб в России?
— Не было. Возможно, это мое упущение. Дело в том, что свои последние контракты я заключал без помощи агента. Правда, оформить контракт на последний год пребывания в «Фейеноорде» мне помог Роб Янсон — один из самых крупных голландских агентов. В остальных случаях у меня не было необходимости в помощи со стороны. Я прекрасно читаю по-голландски, а если в каких-то пунктах контракта не разбирался, то привлекал адвоката.

Мне хотелось окунуться в другую жизнь

— В Голландию вы попали позднее, а уезжали из родной страны в Испанию совсем молодым. Трудно дался этот переезд?
— Думаю, был готов к этому шагу чисто психологически. Что можно было желать лучшего для игрока? Накануне мы с ЦСКА выиграли звание чемпионов, Кубок страны. Газеты признавали меня лучшим футболистом чемпионата. В своей стране я достиг тогда всех высот. Мне было интересно окунуться в другую жизнь, в страну с другим языком, поиграть в другой футбол. А в Испании даже те команды, которые вылетают в низший дивизион, славятся хорошим футболом. Ну а потом какая-никакая помощь мне была и со стороны ребят. Нас купили троих: меня, Галямина и Кузнецова. Потом приехал еще и Мох.

— Вы легко привыкали к новым условиям жизни за рубежом? Для многих наших футболистов главная проблема, от которой шли прочие беды, заключалась в незнании иностранного языка.
— Да, это серьезный барьер. Но тут надо сразу понять, чего ты хочешь. В Испании, например, по-английски никто не говорил, испанский язык сам по себе весьма несложен, а общение было большим. Поражало внимание прессы. Если у нас дома было пять-шесть интервью в год, это считалось — вау! А там иногда бывало по два интервью в день! То есть шла практически каждодневная работа с прессой, с телевидением, которые постоянно борются между собой. И к этому тоже надо было привыкнуть. Причем не все были настроены на позитив. Кто-то специально создавал конфликты, писал о том, чего на самом деле никогда не было. Это тоже своеобразный урок, определенный опыт.

— Проверка на выживаемость?
— Не думаю, что проверка. Скорее всего, это часть испанской футбольной жизни.

— А в Голландии все по-другому?
— Там столь сознательно никто конфликтов не ищет. В этом плане страна более уравновешенная.

— Насколько я знаю, и в той, и в другой стране вам выпало счастье пообщаться со многими очень интересными футбольными людьми.
— Мне еще в своей стране повезло поработать с такими гигантами, как Бесков, Садырин, Новиков. А в Испании я встретил Клементе, Камачо, Круиффа, Де Хана, Ван Марвейка, Тен Кате, Лео Беенхаккера… Список серьезный.

Хиддинк доказал, что он нужен России

— Гуус Хиддинк тоже стоит в этом ряду?
— Хиддинк как человек и как тренер очень универсален. У него комплексный, объемный состав футбольных и человеческих знаний. Он мудрый. От Гууса не укрывается даже малейшая деталь тренировочного процесса. Он контролирует все — от тренировок до внутреннего климата в сборной.

— До того, как Хиддинк однажды позвонил вам и предложил стать его помощником в сборной, у вас были какие-то личные контакты?
— Никаких.

— Почему же его выбор пал именно на вас?
— Ему, возможно, было известно, что в последнее время я был занят в Голландии тренерской работой. Это раз. Я прекрасно знаю голландский язык — это два. Наверное, Хиддинку были интересны и мои амбиции, интересно мнение обо мне людей, с которыми приходилось работать как в Испании, так и в Голландии. Это три.

— Хиддинк создал в сборной благожелательную обстановку?
— Думаю, да. Ребята с удовольствием приезжают в команду, забывая о своих клубных проблемах. Я не помню ни одного случая, чтобы нам кого-то приходилось подгонять.

— Не знаю, в курсе вы или нет, но у нас была серьезная полемика вокруг приглашения иностранного тренера в сборную России: нужен нам Хиддинк или нет?
— Однозначно нужен. Хотя бы потому, что этот человек уже сделал достаточно много. Я сейчас даже не говорю о каких-то вопросах, связанных непосредственно с игрой. Только с тем, что окружает футбол. Вокруг команды, которая ставит перед собой высокие задачи, тоже все должно быть на высоком уровне. Условия нужны обалденные — жилье, состояние полей, вопросы переезда команды на игры.

— Что уже он сделал такого, чего не делали российские тренеры?
— Я, например, не думаю, что российская команда когда-нибудь перед игрой собиралась в пятизвездочном отеле.

— Это плюс?
— Бесспорно. Команда может готовиться в хороших условиях и недалеко от футбольного поля. Прекрасное питание… Я не уверен, что какой-то российский тренер попытался бы это сделать. А если бы и попытался, то у него наверняка были бы серьезные проблемы.

— Хиддинка не устраивают условия в Бору?
— Там не всегда прекрасное поле. Это первое, на что обращается внимание. Кроме того, Бор далеко от стадиона, где нужно играть. Конечно, сборной нужна не только современная база, но и закрепленный за ней стадион. В Голландии для сборной все клубные стадионы открыты. С объятьями… А в Москве их приходится искать. На сегодняшний день это «Локомотив» и «Динамо». «Лужники» — прекрасный стадион, но искусственный газон невозможно сравнить с натуральным. Я думаю, что многие игроки предпочитают играть на натуральном поле.

— Хиддинк приезжает в Россию раз в неделю, то есть ваше общение с ним не столь часто. Каждодневной плотной работы, в отличие от любого клуба, в сборной нет. Может быть, начинающему тренеру Корнееву все-таки поначалу стоило поработать в клубе?
— Конечно, интенсивность работы в клубе более серьезная. И я не против такой работы. Но в сборной свой опыт. Я не думаю, что много теряю. Было бы глупо так утверждать. Но, конечно, скучаю по каждодневному процессу. Мне хотелось бы делать намного больше не только для игроков сборной. Мне нравится, например, работать с нападающими или полузащитниками. У меня есть своя программа заключительной фазы развития атаки. Когда игрок поражает ворота. Она у меня в голове, на бумаге. Программа не появилась просто так, а пришла в результате моих практических, индивидуальных занятий, а также в работе с юношами в Голландии. Уверен, все это когда-нибудь найдет место в моей работе. У меня всегда были амбиции стать главным тренером. Не важно, где. Благодаря тому количеству иностранных языков, которыми я владею, это можно делать и в Испании, и в Голландии, и в Англии. А в России всегда было много интересной работы. Здесь немало хороших тренеров, существует большая конкуренция, многие специалисты пока сидят без работы, но это не делает мое желание меньшим.

— В чем заключается сейчас ваша роль в сборной?
— Это работа любого помощника главного тренера. Мы с Александром Бородюком просматриваем очень много матчей, потом предоставляем Хиддинку полную информацию об игроках. Наши мнения не всегда совпадают, но я думаю, что для главного тренера два мнения всегда лучше, чем одно. Плюс проведение тренировочного процесса, подготовка к матчам. Обсуждается все, включая состояние игроков, их возможное применение на поле, тактика и так далее… Я хочу сказать, что для Хиддинка это нормальный рабочий процесс, хотя последнее слово всегда остается за ним. Мы говорим о жизни в России, о душе, менталитете…

— Насколько я помню, вы всегда были игроком, человеком со своим мнением, которое готовы были отстаивать. Это не всем нравилось. Даже в команде многие далеко не всегда понимали вас. Вспомнить хотя бы ту печально знаменитую историю с письмом группы футболистов сборной накануне чемпионата мира 1994 года. Вы ведь тогда не подписали письмо. По-прежнему считаете, что были правы?
— Конечно. Я сделал свой выбор. Свое мнение я могу формировать исходя из разных вещей. Где-то я следую своим инстинктам, где-то повинуюсь чувствам, где-то знаниям. Но в любом случае стараюсь не поддаваться влиянию со стороны. А есть люди, которые поддаются влиянию достаточно легко. Я их не осуждаю, поскольку каждый воспринимает те или иные события по-своему. Думаю, главный тренер сборной Павел Федорович Садырин позже тоже попал под некое влияние. Если бы он был верен себе, у российской команды могло сложиться иначе на том чемпионате мира. Его первый выбор команды был более правильным. И более здоровым для коллектива. Да и дух, который поначалу присутствовал в сборной, был совершенно иным. При всем уважении к игрокам, которые присоединились к нам потом.

— Ничего подобного в вашей футбольной жизни больше не случалось?
— Нет. Хотя футбольный мир не бывает гладким. Приходится сталкиваться с разными вещами. Например, тренеру может не нравиться то, что ты русский.

— Было и такое?
— Да, но имени того тренера я не хочу упоминать. Важно, что я чувствовал это отношение. Даже если забивал и тем самым помогал команде выигрывать на протяжении пяти матчей подряд, мне все равно приходилось начинать матч со скамейки запасных. А это любому игроку очень тяжело понять. Я же всегда стараюсь быть честным с самим собой и быть таким, какой есть. Кому-то я нравлюсь, кому-то нет, но меня это никогда не волновало, воспринимают меня при этом или нет. Я и свободное время всегда проводил так, как было интересно мне. Книжки читал, например. А этого еще в ЦСКА не все понимали…

И вот я как-то крашу забор...

— Кстати, ваша футбольная судьба складывалась так, что вы попали в ЦСКА из дубля «Спартака». Но не напрямую, а после службы в Таманской дивизии. Что за странная история тогда с вами приключилась?
— Со службой в армии мне кто-то очень плотно «помог». Один из тренеров сборной Москвы, к сожалению, не помню его фамилии. То, что это сделал именно тот человек, мне потом шепнули… Оставили в дивизии на полгода. И все из-за того, что в какой-то момент, играя и за клуб, и за сборную Москвы, я попросил отдыха. Вот он и дал. А потом вообще началось что-то невероятное. Я не понимал, что происходит. Стою как-то на посту и вижу, как мимо меня за ворота дивизии уходят те самые ребята, что призывались вместе со мной.

— И куда они шагали?
— Домой. Вместе со мной забрали в роту еще пятнадцать игроков из разных команд. Через две недели их всех отозвали. А я остался. Меня могли спокойно послать в Афганистан. Скажем, по ошибке. А в Афганистане как раз шли боевые действия. Почему меня не отозвали, как остальных, не знаю. Потом я работал в военном суде на Арбате и месяца через полтора меня взял в помощники некий майор. В какой-то момент, помню, он спросил, хочу ли я возвратиться домой и играть в футбол. И я, это даже страшно подумать сейчас, задумался над его словами. Но потом опомнился. У меня была возможность позвонить из части, и я несколько раз пытался связаться с людьми из «Спартака». Не знаю, кто мне помог, но я был переведен в ЦСКА. А там меня опять отправили в роту. Прослужил еще две недели. Не понимал, что происходит, почему. Однажды даже поссорился с каким-то военным начальником, и он меня на две недели отправил в военную тюрьму. Сам постригся наголо. Но в тюрьме сказали, что свободных мест нет, и меня вернули в роту.

— На обратной дороге не пытались дезертировать?
— Нет. Вернулся. Как-то пошел на ответственное задание — красить забор стадиона ЦСКА на Песчаной. Крашу и вижу, что тренируется основной состав. Пошел посмотреть. Меня увидел один из тренеров ЦСКА, спросил, что я здесь делаю. Я ответил, что третью неделю крашу заборы. Он велел брать бутсы и выходить на поле тренироваться. Дали чьи-то чужие. Велики были размера на два, но, сами понимаете, на эти мелочи внимания особого уже не обращал. Задохнулся очень быстро — все-таки первая тренировка за полгода, но на том служба моя закончилась.

— А потом вы в ЦСКА провели свои лучшие в футболе годы?
— Было замечательное время. Я наслаждался футболом. Тогда у нас в ЦСКА собрались суперигроки, которые понимали друг друга без слов. Мы еще до выхода на поле знали, что любому забьем два-три мяча. Было какое-то удивительное чувство, не покидающее нас ни на тренировках, ни в игре. Это было что-то от театра, от шоу. У нас получались совершенно нереальные вещи. Я мог до миллиметров рассчитать свой ход. Если какой-то защитник меня чуть-чуть зевнул — считай, гол. Такого сильного чувства, играя в Европе, мне испытать не пришлось. Конечно, ничто не приходило само по себе. Мы много работали, оставались после тренировок. Потрясающее чувство игры и ответственности перед ней… Я всегда буду стараться передать это чувство молодым игрокам.